Дочь великого грешника [= Небо Монтаны ] - Нора Робертс

Тэсс посмотрела вдаль, увидела бескрайнюю равнину, похожую на поверхность Луны. Брезгливо передернулась, отвернулась от окна. Скорей бы уж домой, в город.

— В понедельник, Аира, — оборвала она надоедливый голос в трубке. — У тебя в офисе, ровно в двенадцать. Потом можешь пригласить меня на обед.

Не прощаясь, Тэсс повесила трубку.

Максимум — три дня, мысленно пообещала она себе и приподняла бокал, приветствуя глядевшую на нее со стены лосиную голову. Три дня, и баста. Прочь из этой дыры. Назад, в лоно цивилизации.

— Ты и без меня знаешь, что внизу ждут гости, — заявила Бесс Принта, уперев руки в костлявые бока.

Точно таким же безапелляционным тоном она разговаривала с Уиллой, когда той было десять лет.

Уилла как раз натягивала джинсы — Бесс вломилась, не постучавшись. Такое уж у нее было обыкновение, в светские условности она не верила. Уилла огрызнулась точно так же, как огрызалась в десятилетнем возрасте:

— Ну так не напоминай.

Она нагнулась, чтобы надеть сапоги.

— Грубить некрасиво.

— Работа — тоже вещь некрасивая, но делать ее все-таки надо.

— У тебя достаточно работников, чтобы ранчо один день обошлось без твоего присмотра. Еще не хватало, чтобы сегодня, в день похорон, ты уехала куда-то по делам. Так не годится.

Весь моральный и общественный кодекс Бесс Принта сводился к двум понятиям: «годится» и «не годится». Экономка была похожа на птичку: маленькая, щуплая, кожа да кости. При этом она обожала сладости и могла за один присест слопать целую гору блинов. Бесс утверждала, что ей пятьдесят восемь лет (на самом деле она подправила год рождения в документах), и очень гордилась своей ярко-рыжей шевелюрой, которую втайне подкрашивала хной. Непокорные волосы она затягивала в тугой узел на затылке.

Голос у Бесс был грубый, как сосновая кора, на лице — ни морщинки. Вздернутый ирландский носик, ярко-зеленые глаза. Руки у Бесс были маленькие, но ловкие. Характер крутой и вспыльчивый.

Сжимая костлявые кулаки, Бесс приблизилась к Уилле и посмотрела на нее свирепо снизу вверх:

— Немедленно отправляйся вниз и займись гостями.

— А кто будет заниматься работой?

Уилла выпрямилась. В сапогах она возвышалась над Бесс на добрые шесть дюймов, но это ничего не меняло. Между нею и экономкой постоянно шла борьба за власть.

— И потом, это не мои гости. Я их сюда не звала.

— Они пришли засвидетельствовать уважение. Обижать их не годится.

— Нет, они пришли совать свой нос в наши дела. Пора им убираться восвояси.

— Кое-кто, возможно, пришел из любопытства, — пожала плечами Бесс, — но многие хотели повидаться с тобой.

— А я с ними видеться не хочу.

Уилла резко развернулась, взяла шляпу и подошла к окну. Там были горы, темная полоса леса, заснеженные хребты. Вечная красота и тайна мироздания.

— Они мне не нужны. Я задыхаюсь среди всей этой толпы. Поколебавшись, Бесс положила руку ей на плечо. Джек Мэрси терпеть не мог всяких нежностей. Он строго-настрого запретил обнимать, целовать, баловать свою дочь. Такой порядок был заведен еще с тех пор, когда Уилла лежала в колыбельке. Что ж, Бесс обнимала и ласкала девочку, когда рядом не было никого постороннего. Иначе Джек выставил бы ослушницу за порог, как это произошло с его первыми двумя женами.

— Деточка, ты погорюй, легче будет.

— Он умер и похоронен. Горюй не горюй — ничего не изменишь. — Но все же Уилла прикрыла своей ладонью руку, лежавшую у нее на плече. — Бесс, он даже не сказал мне, что болен. В эти последние недели я могла бы ухаживать за ним, могла бы попрощаться с ним по-человечески.

— Он был гордым человеком, — ответила Бесс, а сама подумала, что Джек был ублюдком, эгоистичным ублюдком. — Даже хорошо, что рак свел его в могилу так быстро. Он почти не мучился. Джек не перенес бы долгой болезни, извелся бы, и тогда тебе пришлось бы туго.

— Так или иначе, его уже нет. — Уилла разгладила поля шляпы, нахлобучила ее пониже. — У меня скот, рабочие. Все теперь зависит от меня, я не могу бездельничать. Ранчо «Мэрси» стоит, как стояло, и здесь по-прежнему распоряжается член семьи Мэрси.

— Что ж, поступай как знаешь.

По опыту Бесс знала, что, если уж речь зашла о работе, препираться бессмысленно.

— Но к ужину вернись. Я прослежу, чтобы ты поела как следует.

— Хорошо. Только сначала выстави отсюда весь этот сброд. Она вышла из комнаты и по боковой лестнице спустилась на первый этаж восточного крыла. Даже отсюда был слышен гул голосов, а временами даже раскаты смеха. Уилла с отвращением хлопнула дверью и вышла на заднее крыльцо. Там сидели и курили двое.

Уилла недобро посмотрела на мужчину постарше, потягивавшего пиво из горлышка.

— Наслаждаешься жизнью, Хэм?

Саркастическое замечание ничуть не смутило Хэмилтона Доусона. Когда-то он учил Уиллу кататься на пони, не раз залечивал ей царапины и ушибы, когда она падала из седла. Это он преподал ей науку ковбойской жизни: как орудовать лассо, как стрелять из винтовки, как освежевать оленя.

Хэм неторопливо затянулся, выпустил из-под седой бороды облачко дыма и неспешно сказал:

— Добрый… вечер.

— Я хочу, чтобы ты проверил, в порядке ли изгородь на северо-западном участке.

— Проверено, — лаконично ответил Хэм.

Он был коренаст, плечист, кривоног. На ранчо Хэм был кем-то вроде управляющего и, по его разумению, разбирался в делах не хуже, чем девчонка.

— Отправил туда ремонтную бригаду. Брюстер и Маринад на горном пастбище. Мы потеряли там пару коров. Похоже, кугуар поработал. Ничего, Брюстер с ним разберется. Этот парень любит пострелять.

— Я поговорю с ним, когда он вернется.

— Само собой. — Хэм выпрямился, поправил на голове серый блин, который считался у него шляпой. — Пора телят отгонять.

— Да, помню.

Хэм в этом не сомневался, но все же удовлетворенно кивнул.

— Поеду, проверю, как ремонтники поработали. Жалко, что с твоим стариком так вышло.

Уилла знала, что эти простые слова, произнесенные в самом конце разговора, честнее и искренней, чем цветистые соболезнования, которыми ее потчевали на похоронах.

— Я тоже потом загляну туда.

Хэм кивнул ей и собеседнику и, шагая вразвалочку, направился к лошади.

— Как ты, Уилл, держишься? — спросил второй мужчина. Она пожала плечами, удивляясь на себя, что никак не может решиться на серьезный и важный разговор.

— Знаешь, давай лучше завтра, — сказала она. — Завтра будет легче. Как по-твоему?

Нэйт отлично знал, что завтра легче не будет, но ничего не сказал. Отхлебнул пива, вздохнул. Он приехал сюда из-за Уиллы. Нэйт Торренс был другом, соседом, скотоводом, а также адвокатом, который вел дела Джека Мэрси. Нэйт с тоской подумал о завтрашнем дне. Уиллу ждет тяжелый удар.